Он угрожал ей палкой, грубо бранил ее и называл дочерью пастора
Карл Ганнер, кровный родственник Эриха Ганнера, с детства был высоко одаренным и очень злым. Уже со студенческой скамьи он считался не совсем нормальным. Он окончил теологический факультет и служил некоторое время, а затем перешел на филологический, истратив для этой цели последние деньги своих малосостоятельных родителей. Непосредственно перед государственными экзаменами убежал из страха перед ними и исчез в Америке. Там он социально опустился и впал в печальное положение. Он был настолько неловок, что работа на фабрике у машин была сопряжёна для него с опасностью для жизни. Попытка рекомендовать его домашним учителем не увенчалась успехом вследствие его неаккуратности, нечистоплотности и дурных манер. Долгое время он шатался без дела, и до сих пор неизвестно на какие средства он жил. В течение дня он читал в общественной библиотеке древние книги, ночью спал на скамьях под открытым небом. При этом ему ничего не было нужным, он жил как аскет, ничего не пил, не курил, не крал и ничего плохого не делал. Молодой эмигрировавший племянник нашел его однажды в таком состоянии: сухой, как скелет, неряшливый, в небрежно одетом костюме. Он простодушно спросил у племянника, как тот поживает; был всегда в игривом настроении, размахивал палкой, пел студенческие песни и приводил много греческих и латинских цитат. Совершенный философ и стоик. Его начитанность была невероятной. Он был эрудирован во всех философских системах. Он считал, что ему вовсе не плохо. Племянник посадил его на пароход в Нью-Йорке, заплатив за билет и снабдив его хорошим костюмом. Костюм он продал уже в Бремене, куда девал деньги — неизвестно. Там он однажды пешком в жалком виде пришел к своим старым родителям.
В его дальнейшей жизни ничего нового не произошло. Терпеливые друзья детства дали ему небольшую службу. Он был вполне пригоден для схематической канцеляристкой работы. Но он приходил и уходил, когда хотел, имел неприятные манеры, не воспринимал советов, делал язвительные замечания и со всеми ссорился. Свою свободу он считал высшим идеалом, для жизни ему почти ничего не было нужно. Денег у него в руках не оставалось. Он раздавал и закладывал все. Иногда он появлялся без приглашения у знакомых и родственников, вбегал в комнату, ходил взад и вперед большими шагами, с руками за спиной и не говорил ни слова, Если он произносил что-нибудь, то это было саркастическое замечание. У него была старая сестра, у которой был такой же злой язык, как и у него самого. Когда он встречался с ней, происходили бурные сцены. Он угрожал ей палкой, грубо бранил ее и называл дочерью пастора. Это было у него самым страшным оскорблением.
Я его часто видел: тонкий, сухой человек с некрасивыми позами и движениями, угловатый и беспомощный. Никакой костюм ему не подходил. Ему можно было надеть лучший сюртук, но на нем все висело, он был похож на бродягу. К старости он становился все более странным и неряшливым, непригодным ни к какой работе. Дети бегали за ним по улице. При наличии слабого юмористического штриха в этом случае шизоидный симптом "безразличия" выделяется особенно ярко.
Б. Д. Цыганков, С. А. Овсянников. Психиатрия. Руководство для врачей
